Фандомы, по которым я пишу/писала (в хронологическом порядке): читать дальшеГарри Поттер Axis Power Hetalia Petshop of Horrors Преступление и наказание Отцы и дети
Фандомы, по которым не пишу, но собираюсь: читать дальшеSherlock Эпоха Ивана Грозного Идиот Братья Карамазовы Портрет Дориана Грея Библия
Дисклаймер: ни миры, ни герои мне не принадлежат (исключая те, что в нечасто встречающихся ориджах). Никакой выгоды не извлекаю и вообще ничего не надо.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Потому что мне сейчас хорошо и я чувствую себя полностью удовлетворенной жизнью. Пять минут назад я накатала длиннющую простыню о причинах, но умудрилась стереть случайно. А воспроизводить лень. Так что просто выражу свое глубочайшее изумление по поводу своего настроения.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Попытка перевода-2. Не более успешная. Фандом: Doctor Who Автор: Shinodabear Пейринг: Доктор/Мастер читать дальше
I. Похороны мёртвого Я покажу тебе страх в горсти праха
Оставшись один, он подходит к месту сожжения и горстью зачерпывает землю, смешанную с пеплом. Снова и снова он покачивается взад и вперёд. Его слезы становятся грязью. Из грязи он слепит человека. Тот станет всего лишь тенью, ничем не похожей на врага и любимого, бывшего у него когда-то, но, в конце концов, Доктор больше не будет один. В конце концов, это хоть что-то.
Не все его слезы становятся грязью. Некоторые падают на землю. Некоторые пятнают покрытое пеплом лицо. Он всё ещё смотрит вниз, на свои руки, и видит прах.
Он боится праха.
Прах, который был когда-то Галлифреем. Теперь последний потомок Галлифрея - прах. (Доктор разорвал кровные узы, повернувшись спиной к родине.) Последний потомок Галлифрея мёртв. (Или, может, они оба были этим потомком? Каждый - половиной. Они дополняли друг друга. Половинки целого. You are not alone.)
Прах, бывший когда-то далеками. Он всё ещё словно видит их и помнит, что они чувствовали, когда она уничтожала их. Доктор задыхается от испуга и боли, страха и жизни и отталкивает этот прах прочь. Он поворачивается спиной к нему. Называет неправильным. Но прах продолжает преследовать его.
Грязь, оставшаяся после того, кого он любил и ненавидел, запекается на его руках, щеках, шее - везде, где была разбрызгана. Он посадит тело в саду, и сад взрастит человека. Он хочет его тело, душу, ум - его всего. Он хочет его возвращения. Неужели он просит слишком многого?
Рассилон, неужели он просит слишком многого?
Поднятые к небу глаза, ночь, звезды, Кастерборус. За жизнь может смениться много домов, но только один из них остаётся в сердце. Или в сердцах. Они всегда все делали вместе, обыгрывая друг друга, пробуя одно и то же. Когда-то Доктор жил с ним. Они делили дом. Были родиной друг для друга. Мастер был его сердцем, сердцами, единственным настоящим домом. Теперь его дом - прах. Пепел. Грязь. Он сгорел, и сгорел от его собственных рук. История повторяется, как бы больно это ни было. Доктор покачивается взад и вперёд и взад и вперёд и плачет.
Если он съест прах, вырастет ли тело внутри него? Сможет ли он вырвать его из себя и дать ему новую жизнь?
Доктор боится, так сильно боится. Когда-то он был последним, а потом это прекратилось. Теперь он снова последний, и это страшно. У этого вкус пепла, грязи и праха.
Доктор плачет и отказывается уходить, пока не прорастут первые побеги.
Доктор хочет знать, должен ли похоронить его в земле. Но ведь тогда не будет больше праха, не останется ничего, за что можно уцепиться. Он вдыхает его и хочет знать, почему всё случается по какой-то причине.
Какова причина на этот раз? Можешь ему сказать? Скажешь?
II. Игра в шахматы ПОТОРОПИТЕСЬ ВРЕМЯ
Джек связывается с ним ровно через год. Свадьба. Новые истории. Доктор отказывается.
Марта постоянно звонит ему. Цвет яичной скорлупы или слоновой кости? Что насчёт подружек невесты? Ты занимался этим когда-нибудь? Он избегает вопросов.
Джек снова звонит ему, обещая выпивку и танцы. Может, и свадьбу. Доктор отказывается.
В конце концов, он в одиночестве оказывается на Барселоне и даже не смеётся над безносыми собаками. Заказывает двойное. Он никогда не говорит, что именно двойное. Просто двойное. Напиток синий, и у него неплохой вкус. Доктор достает один из небольших зонтиков и крутит его в пальцах.
Нет, спасибо, капитан. Ты ведь знаешь, сколько времени занимает спасение мира.
Когда свадьба, миссис Миллиган? Конечно, я буду.
Нет, Джек. Не сегодня.
Он смотрит на людей Барселоны. Они довольно интересны. Они довольно скучны.
Доктор?
Доктор?
Заткнись, Джек.
Оставь меня в покое, Марта.
Когда стекло ломается, крови совсем немного. Он смотрит на эту кровь, кровь последнего из расы. Во всей огромной вселенной такая только у него. Он знает, что она красива. Кто-то сказал это, кто-то, заботившийся о нём достаточно, чтобы смотреть, как он истекает кровью. Кровь - это жизнь.
Что ты делаешь? О чём ты думаешь? Это...? Хочешь? Можно мне?
Ему перестают нравиться синий цвет и небольшие зонтики. Он рвёт бумагу, пока они не становятся скелетами из палочек и проволоки. Он бросает их на пол и уходит, взмахнув плащом.
Хочешь? Можно мне?
Привет, Джек! Да. Что? Почему бы нет? Нет. Нет. Нет. Да. Свадьба? Когда? Не говори Марте. Хочу, чтобы это был сюрприз.
Он появляется в обыкновенном чёрном костюме с обыкновенной белой рубашкой и обыкновенным чёрным галстуком. Он надевает красные кроссовки и свою лучшую улыбку, и вальсирует, и видит поражённое лицо Марты.
Они разговаривают. Они танцуют. Он избегает Джека и его команды. Он направляется к бару.
Я жду чего-то, но не знаю чего. Знаешь, откуда я взял этот костюм? Это хороший костюм. Он подшит, а то был великоват в некоторых местах. Даже крови нигде не видно. Дыры от пули тоже больше нет. Ты не видишь её, правда? Скажи, что не видишь.
Это всего лишь пуля. Просто регенерируй.
Нет, в меня не стреляли. Хотя, может, и стреляли. Я не помню. Что значит у тебя нет бананового дайкири?
Джек. Джек хватает его за руку.
Ты обещал мне танец.
Он никогда не обещал. Никогда.
Хороший костюм.
Нет.
Поторопись. Ты можешь сделать это сейчас, если побежишь. Если побежишь по-настоящему быстро, Тета, ты сможешь вернуться ко мне. Вперёд. Я жду тебя. Просто беги! В ТАРДИС, быстро! Я здесь! Я жду! Я жив! Доктор! Доктор, вернись.
Поторопитесь.
Время.
Он дарит Марте подарок.
- Нет, ты не должен был... Доктор! Это великолепно! Мам, Тиш, посмотрите!
Небо из бриллиантов. По крайней мере, должно было быть. Он поймал один из них и вставил в прекрасную пару серёг. Они выглядят потрясающе на ней. Она выглядит потрясающе. Счастливо.
Джек тоже был счастлив.
Поторопитесь.
Его тянут куда-то, не в ТАРДИС, а он чувствует кольцо на своем пальце.
Кольцо. То самое кольцо. Его кольцо.
Поторопитесь.
Кольцо стучит по перилам, подражая барабанному бою.
Время.
Он хочет вернуть его так сильно, он представляет, как Мастер ждет его там, где был похоронен, где был сожжён. Стоит им обняться, они снова сгорают. Но это пламя созидания, не разрушения. Они (вос)создают жизнь вместе.
III. Огненная проповедь И в вое ветра за моей спиною/Я слышу стук костей и хохот надо мною.
Когда он выходит из ТАРДИС и ступает на Малкассаиро, он говорит себе, что установил случайные координаты. Конгломерат ещё процветает, и Доктор знает, что это не опасно. (Он слегка разочарован.)
Когда он стоит на обрыве (где всего лишь год назад Джек был по правую руку, а Марта - по левую), за спиной дует холодный ветер.
Кто-то ходит над его могилой.
Лицо Доктора рассекает улыбка, когда он перескакивает по две ступеньки за раз в поисках еды или огня. Он найдет и то, и другое, ведь что они друг без друга?
Кто-то танцует над его могилой.
Он кричит через бездну, и никто не видит его. Он кричит и кричит, пока что-то внутри не говорит ему прекратить. Что-то внутри сдерживает его. Успокаивает. Его внутренний голос - не его. И не внутренний.
Когда Доктор оглядывается, никого рядом нет.
Он говорит себе, что снова установил случайные координаты, когда приземляется напротив дверей Уайтхолла.
Его рука на деревянной двери, его колени подгибаются, он может чувствовать его, он может чувствовать Мастера, стоящего прямо за дверью, уперевшегося рукой в преграду.
Не пересекай черту. Кто-то предупреждал его об этом однажды. Или, может, он прочитал это. Видел в фильме. Какая разница, если все мертвы? Он может устанавливать собственные правила.
Уайтхолл не изменился в размерах с тех пор, как он был здесь, но всё равно кажется, что он стал меньше.
Если тело выглядит сгоревшим, обязательно ли оно мертво?
Скажи мне, что у тебя есть план. Скажи, что это часть твоего плана!
Он возвращается в пустую ТАРДИС, в(ы)ключает случайные координаты и летит куда-то. Это голубая планета. Это тёмная планета. Когда воет ветер, он представляет, что тот смеётся над ним. Планета зла на него. Она покинута. Она ничто. В какой-то момент он, должно быть, уничтожил её. Или ещё уничтожит. Сейчас он здесь, и не этим ли он занят? Он уничтожает всё, что встречает на пути.
Он не Шива. В его душе нет добра, нет чувства долга, нет созидания, есть только смерть, боль, горе, пыль, пепел и грязь. Он ходячий человек из соломы. Он вообще не человек.
Тень, идущая за Доктором, - не его тень. Он позволяет ей следовать за собой, потому что ему нужна компания. Тень принадлежит мёртвому, но не ему. Когда он оглядывается, она всегда пропадает.
Он не Брахма. Он не вдохнул жизнь в эту тень, в этого человека из грязи. У него нет жизни, которую можно было бы дать ему.
Он ступает на землю и слышит знакомый ритм. Доктор сознательно делает это, раздватричетыре, как будто может призвать обратно того, кого потерял. Ритмы имеют силу. Имена имеют силу.
Если бы он был Вишну, мир бы рыдал.
Он плачет у огня. Он вспоминает, как солнце сжигало горизонт тёмной планеты. Он плачет. Только он. Они склоняли головы и скорбели по мёртвому премьер-министру, по мёртвому мужу. Никто не скорбел по мёртвому таймлорду. Никто не скорбел по мертвому противнику/врагу, другу/любимому.
Джек скорбел по нему, Доктору. Джек, по крайней мере, признавал, что он должен испытывать боль. Марта тоже, хотя как она могла понять? Рука на плече, обещание проследить за заливом. Делай, что должен. (Только не возвращай его назад.)
Он не слушает последнюю фразу, ведь это именно то, что он должен сделать.
При каждом порыве ветра он слышит смех Мастера. Мастер выиграл. На этот раз.
Марта продолжает звонить ему. Бриллиант на пальце. Мужья и жёны и мужья без жён (или жёны без мужей; они никогда не могли договориться, кто есть кто).
Марта продолжает звонить.
Он продолжает усмехаться, чувствуя призрак пальцев на затылке. (Это только ветер, дорогой. Не бойся.)
Это только ветер.
Доктор проходит сквозь утренний шторм. По нему колотит дождь. Ветер заставляет дрожать. Огонь на горизонте усиливается, ведь встаёт солнце, ударяют молнии, а гром гремит, как барабан. Доктор улыбается, проходя сквозь шторм. Тот рассказывает ему все секреты.
Марта всё ещё звонит. (Это не секрет.)
Я здесь. (Да, я знаю, но где?)
Продолжай искать. (Я продолжаю!)
Мне так холодно. (Мне тоже.)
И одиноко. (Да.)
Я... (Я знаю.)
Небо в огне.
IV. Смерть от воды Почти Флеба, был он красив и строен, как ты
Снова быть молодым, восторгался Мастер. Снова быть молодым.
Пламя трещит, стонет, сверкает, словно миллион звёзд, живущих, умирающих.
Снова быть молодым, красивым и сильным, ты же помнишь те дни, правда, Доктор? Посмотри на нас, снова молодых. По крайней мере, на меня.
Красивый и стройный, Доктор смотрит, как Мастер сгорает.
V. Что сказал гром и сердце весело / Могло бы ответить на зов и послушно забиться / Под властной рукой
Его позвоночник трётся ссадиной о металл, его ногти выдавливают полосы на спине Мастера, зубы Мастера разрывают кожу на его плече, бедра Мастера насилуют его тело; грязнейшие слова срываются с их губ, проклятия на сотне языков, проклятия в каждом слоге их истинных имен.
Никто не знает, ни токлафаны, ни Люси, ни Джек, ни одна живая душа: он не всегда старый и дряхлый.
Вместе они горят, как пламя. Огонь, и лёд, и тысячи солнц. Такой свет они излучают. Они сияют. Они любят. Они ненавидят.
Сгорают от страсти.
Мастер и Доктор сброшены так же легко, как одежда. Безмятежно танцуя, они стирают Тету и Кощея.
Их имена дополняют друг друга, начала и окончания смешиваются. Где начинается одно имя, другое заканчивается.
Когда они целуются, звездный свет исходит из их глаз. Их губы движутся медленно (жадно), а руки блуждают, как по собственной воле.
Я любил тебя когда-то, помнишь?
Когда они делают то, что когда-то называли занятием любовью, они стараются не озвучить уже сказанное их телами (их сердцами).
Я помню.
Кто проникает внутрь, зависит ото дня, от их настроения. Это не имеет значения. Результат одинаков.
Они пытаются причинить друг другу боль. Они пытаются исцелить друг друга.
Всё зависит ото дня.
Мастер. Доктор. Кощей. Тета. Круги.
Их сердца отвечают их рукам, и их руки отвечают их сердцам.
Они сгорают в любви.
Они сгорают.
Сгорают.
Когда Доктор просыпается, он снова старый. Они никогда не говорят об этом.
I can’t decide whether you should live or die oh you’ll prob'ly go to heaven please don’t hang your head and cry no wonder why my heart feels dead inside it’s cold and hard and
So here it comes the sounds of drums here come the drums here come the drums baby baby baby you are
Доктор помнит, как Мастер целовал его. Он вспоминает легкие поцелуи в щёку (под тенью дерева), голодные поцелуи (напротив консоли), соединение губ, которое кажется чем-то большим (на секретной кровати в летающем замке.)
Он может вспомнить каждый поцелуй.
Когда он вспоминает, он вспоминает только вкус пепла, грязи, и слёз, и огня, и
Прямо с приёма он возвращается в ТАРДИС и пытается отдышаться.
Я здесь, Мастер.
Он дышит и дышит, пока не начинает кружиться голова, и он не опускается на колени. ТАРДИС закрывает двери и гасит свет.
Вкус пепла. Доктор чувствует себя таким старым, слишком старым.
Регенерируй. Пожалуйста! Просто регенерируй.
Я люблю тебя.
Я прощаю тебя.
Он должен был - Он мог бы - Он бы никогда -
Доктор материализуется на Вэлианте, в их комнате. В той, которую они иногда делили. Он шепчет про себя. Повторяет. Вспоминает. Ощущает вкус пепла. Чувствует пламя, лижущее его тело, их тело.
Вэлиант плывет, не зная, кто находится сейчас в пустой комнате. Вдалеке начинается шторм. Гремит гром. На камни падает вода.
Серебряные ветви достигают оранжевого неба, как
Кольцо. Его кольцо. Костюм. Его костюм. Имя. Его имя.
Доктор понимает: если есть что-нибудь, на что Мастер никогда бы не согласился, то это смерть.
Он встает, когда дверь открывается, и человек из грязи, и праха, и пепла заходит внутрь.
Я помню, ты из прошлого, из вчерашнего дня. Ты помнишь меня?
Он больше не чувствует вкуса пепла.
Он чувствует вкус Мастера/Доктора/Кощея/Теты/кругов. Огня. Дома.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
"М"-Миниатюра Мерцающая монета месяца. Музыка мятежного моря. Меркнущий мрак. Молюсь М - мягкой, мощной, мудрой. Мелодия молчания. Мерность максимума, минимума. Монолитность многозначности. Материальность магии. Миллионы мечт мчатся мимо. Мачты Магеллана меньше, меньше. Муки Мадонны минули. Мило машут мельницы. Мишура-мандарины - март. Минута - мало, мгновение - много. Мария, можно? Медовый май. М - мост между мирами. М - материя миража. Ме-мо-му-мя-ма-ми. Мне мучительно мерещится "мы".
Море Линии моря, застывшего в своей изменчивости, плавны и мягки. Пена белая и изменчивая, словно легкие облака на небе, через которое виднеется космос. Как ребенок рассеяно лижет наполовину съеденный, надоевший уже леденец, так волны пробуют на вкус песчаный пляж. Их голос еле слышен, но все же можно различить мерную речь: - Не смотрите, что мы ленивы, выбираемся на берега лишь на миг, а после течем обратно. Все, что не мы - песчинки, все будет смыто нами. Нам не нужно бушевать и злиться, нам ничто не нужно, ведь однажды все окажется нашим. Наши владения широки, мы окружаем сушу и в пространстве, и во времени. Подожди еще несколько тысячелетий, суша, все будет так. Ведь мы древние, мы здесь так давно, что наша зеленая синева носит имя вечности. И неподвижные высокие сосны ищуще смотрят на горизонт, мечтая быть мачтами кораблей. И травы встревоженно судачат о словах волн. И золотящийся песок покорно ждет своей участи. Космос, просвечивающий сквозь небо, отечески-умиленно улыбается своим единственным глазом-солнцем
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Я решила попробовать себя в переводах и начала с ПВПшного драббла по Мастер/Доктор. Перевод сломал мне мозг (ну, или что там у меня вместо). Процесс был шикарен, результат - прискорбен. Но все же выложу, чтобы когда через несколько лет стану более-менее приличным человеком, найти и ужаснуться.
Автор - order_of_chaos
Сто словДоктор дрожит. Горячие слезы, огонь унижения, огонь жажды, ведь Мастер терпеливо разламывает его на куски, заставляет опускаться на колени, заставляет кончить. Ведь Доктор позволяет ему. Ведь Доктор умоляет об этом каждым движением и каждым задушенным, непроизнесенным словом - пожалуйста, и да, и твой, и Мастер. Ему не должно нравиться, не должно. Но он не один, и пальцы Мастера глубоко внутри него, растягивающие, раскрывающие, и никуда не деться - не сработает. И это хорошо.
Еще сто словМастер - принадлежащий Доктору - опьянен желанием, властью и удовлетворением от победы. Голодные полузакрытые глаза. Обманчиво нежная улыбка. Он любит Доктора - конечно, любит - но это не значит, что он не будет причинять ему боль. Не значит, что не станет наслаждаться каждой ее секундой. Он станет. Такой уж человек. Он поворачивает пальцы в заднице Доктора, вздрагивая от благодарности, когда с губ его вечного врага срываются всхлипы. Доктор выглядит сломленным, идеальным, именно таким, каким Мастер всегда мечтал его видеть. Отчаянно желающим быть оттраханным. Торжествующе смеясь, Мастер снисходит до него.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Я решила, что не буду дописывать Разумихин/Раскольников. Он все равно не пишется, а так как я пишу его, то не пишу другое. Да и вообще идея бредовая. И вообще я не умею миди-макси писать. И вообще нужно сначала дописать, а только потом выкладывать. В следующий раз так и сделаю.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Вообще ужасно, ну а чего я от себя жду
читать дальшеЯ знаю, ты сгорал всегда, А значит, что-то остается так, как прежде. Огонь течет, как рыжая вода, Смывая боль и обрывая жизнь надежде.
И может, где-то там, в чужих мирах, Почти что в Тардис - лишь чуть-чуть не ты - с немножко мною... Здесь - пламя, здесь - безумный страх Остаться лишь вдвоем с своей виною.
И ты горишь, и я горю с тобой, И год, что не был, не вернуть обратно. Мне словно слышен барабанный бой Твоих сердец, умолкших безвозвратно.
И кажется, и верится - почти - - Как верится лишь в то, что невозможно, - Что лучше бы сгорела вся Сол-3, Что лучше бы спасенье было ложно.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Не, правда, я даже так, как умела, и то писать разучилась
читать дальшеПожалуйста, не надо лирики, не надо слов. Под маской жалости, под маской нежности - твой взгляд суров. Как знаешь: я дышу, так знаешь: виноват. Один шажок вперед, один удар сердец - один назад.
Я не прошу любви, прощенья, не желаю боли. В моих глазах нет больше ни огня, ни соли. Но ты - ты помнишь ли, как тишина поет? Один шажок назад, один удар сердец - один вперед.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Я все еще толком ничего не пишу То, что пишу, ленюсь выкладывать Полгода вообще зря прошло Зато я подсела на "Доктора Кто" А еще на нотмейл, но с сегодняшнего дня я туда не зайду Буду писать, читать и учиться, и все Ну, еще спешалы смотреть
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Эксперимент провалился, в очередной раз доказав мою ленивость и неорганизованность. Вчера я просто забыла про это. Совсем. Вот. Эксперимент повторится через пару недель, наверное. Я все же хочу научиться ежедневно сюда писать.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
читать дальшеМы начали изучать "Войну и мир", и мои одноклассники предсказуемо ввергли меня в пучины отчаяния: прочитало канон только пять человек. Знакомые говорят, у них все еще хуже, но я стараюсь об этом не думать) Ну так вот. Всем задано в срочном порядке хотя бы посмотреть фильм, а мне же интересно, что деелают все остальные. Так что я тоже начала его смотреть, но не в этом дело, потому что пока я посмотрела только первую часть, а в том, что я снова начала сильно думать о Л. Толстом.
Вообще мне кажется, что мы с ним просто несовместимы. Причем именно с ним, а не с конкретным произведением (читала пока ВиМ, Анну, Севастопольские рассказы, Хаджи-Мурат и еще что-то, наверное). Сначала, когда я начинаю читать его книги (и фильмы по ним смотреть, как выяснилось), мне все нравится, все интересно, и со смыслом хорошим, и герои симпатичные, и стиль вполне ничего, и вообще. В середине начтнают раздражать герои (единственное пока что исключение, единственный персонаж, который все еще мне симпатичен - Пьер), но все еще бывают сильные эпизоды, приводящие меня в восторг. А когда я приближаюсь к концу, мне хочется произносить прочувствованные возмущенные речи.
Я, конечно, знаю, что дело в основном в том, что я очень инфантильна даже для своих шестнадцати, а школоте не понять. Но вот не могу я принять его ценности-идеалы, не могу! Мне нужно что-то масштабное, трагичное, полное дисбаланса, саморазрушения и прочих эпичностей. Поэтому я обожательно обожаю Достоевского, например. Ну или мне нужна лирическая грусть, полная красоты и душевных порывов, или типажи, в которых можно увидеть что-то от себя. Большинство русской классики так или иначе подходят под мои вкусы. А Толстой - это путь к гармонии, ровному, спокойному и мудрому пониманию мира, причем путь полный, конечно, ошибок, но все равно тоже какой-то последовательный и ровный. Не хочу я спокойствия, не хочу мудрости, не хочу гармонии! У меня пубертатный период еще толком не закончился, у меня романтизм еще не менее силен, чем романтизм - куда мне их? Вот и безумно обидно за Пьера, который такой хороший, такой милый, а ему досталась неестественная в своей естественности и от этого мерзкая Ростова и четверо детей. Эпичная судьба декабриста, конечно, это искупит, но это все-таки уже за кадром.
И дело даже не столько в идеях Толстого, дело в том, как он их подносит. Он поучает, он давит, он тоталитарен в своем тексте, и это невыносимо. Он высказывает свои мысли с какой-то уверенностью и чуть ли не навязывает их. Он слишком слышен за голосами своих героев. А я, как типичный подросток, терпеть не могу, когда меня пытаются наставить на путь истинный.
И еще меня возмущает слишком категоричная оценка героев, это деление на любимых и нелюбимых. Я вообще против того, чтобы считать некоторых людей плохими, я думаю, что плохим и виноватым можно считать только себя (кажется, когда я в свои тринадцать лет наивным впечатлительным ребенком читала "Братьев Карамазовых" с этим "каждый за каждого виноват", или как там было, это слишком сильно воздействовало на неокрепшую детскую психику. А кто виноват? Я: нечего было в тринадцать лет умные книги читать). И уж конечно, для меня деление героев на положительных и отрицательных вообще недопустимо.
Я не на секунду не отрицаю, что Л. Толстой великолепный писатель, потому что мне это видно даже сквозь все это раздражение. Я вполне понимаю, что он гораздо более прав, чем я. Я вообще уверена, что я во всем не права. Может, я подрасту и пойму. Но сейчас меня категорически выводит из равновесия наша несовместимость. Даже с Пушкиным я более совместима. И сейчас мы с месяц будем его проходить, а значит, дважды в неделю я буду, полная отчаяния и духа противоречия, страдать над сочинениями. Боги, как я этого не хочу.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Судя по всему, на дайрях я иногда что-то пишу исключительно для того, чтобы поныть, когда ныть людям лично уже не хочется, ибо жалко их. Так как приступы жалости к людям у меня случаются редко, я и пишу раз в пятилетку. Хотя хотелось бы, конечно, записывать все, но лень почему-то. Хотя... Ладно, с сегодняшнего дня я попробую отписываться каждый день. В экспериментальных целях. Срок - неделя. Сюда пишу, чтобы пообещать и не забыть. Счастье это будет под тегом ЭЕП - Эксперементальная Ежедневная Писанина.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Тупо и мало, зато гет. Я уж думала, совсем его больше не пишу.
читать дальшеЭто был юный трепетный май, и запах сирени пьянил и наполнял мир вокруг чистым восторгом, как будто мало было того, что у меня внутри. Ночь уже набросила на город вуаль сумерек, но не ту темную вуаль, что напоминала бы об ахматовской терпкой печали, и не ту, что веками прятала от ветра восточных красавиц, а белую, свадебную, чистую. Ты держал меня за руку, и мы думали - оба, я знаю, что оба - что теперь каждый миг для нас, каждый атом - мы, а нас на самом-то деле и вовсе нет. И ничего лучше не должно было быть, не могло быть. Да и не было.
У моей блузки были забавные рукава, легкие и воздушные, по-моему, такие называются "фонарики". Мой взгляд упал на них, когда я заставила себя отвести от тебя глаза, потому что знала: больше - нельзя, еще чуть-чуть - и правда растворюсь. И они были совсем белые, такие белые, что становилось почему-то жалко их, белых, хотя, наверное, во всем виновата была белая вуаль, да-да, именно она. А сирень пахла так чудесно, и золотистое тепло, поднимавшееся от асфальта, было так похоже на солнечный свет, и в твоих глазах читалось так много из того, что проносилось в моей голове, что хотелось быть писателем, художником, скульптором, парфюмером, иллюзионистом - одновременно, чтобы суметь потом отразить хоть тень этого.
А потом мы подошли к моему дому, и уже нужно было прощаться и открывать тяжелым железным ключом тяжелую подъездную дверь, как ты окликнул меня по имени, и твой голос был таким, что я не заметила, когда, как, зачем ты коснулся моих губ своими. И это был совсем не первый наш поцелуй, он был таким легким и невесомым, как будто ты боялся разрушить совершенство мгновения, и он был чудесен, и ты был чудесен, ты был чудесен всегда. Но только разрушил все равно.
Фонарь вспыхнул ярче и - погас.
Когда я заперлась в своей комнате, мой взгляд снова упал на рукава. Может, это потому, что теперь меня окутывал желтый свет, а не белая сумрачная вуаль, но теперь они казались серыми от городской грязи.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Завтра я выезжаю на олимпиаду, а сегодня меня угораздило заболеть. Олимпиаду я пропускать не намерена, значит, буду всех убеждать отпустить меня и всю неделю буду старательно страдать. Зато у меня будет внятное оправдание, почему я на этот раз не стану ни призером, ни победителем. А если вдруг стану, так вообще мне можно поклоняться будет.
А еще я за эту четверть ничего почти не написала. Я тупой ленивый придурок, ага.
Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Я пишу тупые сентиментальные юрийные стихи. Что с этим делать и как вправить себе мозги?
читать дальшеПосле тебя - остается лишь тень сожаленья. После тебя - затихающий шорох шагов. Серое снега - предвестником неисцеленья, Серое неба - сединами наших богов.
Завтра опять загляжусь на сухую усмешку, Нежно коснется твоя теплота рукава. Выбрал ли случай орла или, может быть, решку - Ты бесконечно, бесспорно, бездумно права.
Гаснет пятно на бесцветном от старости своде. Я заблудилась в убористой вязи слогов, Прежних слогов о любви, о луне, о свободе... После тебя - остается лишь шорох шагов.