Печорин равнодушный и равносердечный. Он любил много любить, но любовь его была не такова. (с)
Фандом: "Отцы и дети"
Пейринг: Базаров/Павел Петрович
Размер: мини
Рейтинг: G
читать дальше
На Дрезден опускался свежий июльский вечер. Быть может, ровно год назад он впервые увидел... А может, и нет: Павел Петрович не помнил дату того дня.
Мимо окна с шумом проехал чей-то экипаж. Через полчаса начиналась долгожданная премьера в театре, на которую Кирсанов тоже поехал бы, если б овладевший им сплин не помешал планам.
Письмо от брата белело на письменном столе. И Николай Петрович, и Аркадий были, казалось, счастливы в своей новой жизни. От листа, исписанного аккуратным почерком, веяло теплом и покоем. А еще оно напиминало о Марьино. А Марьино напоминало о...
Павел Петрович никогда бы не подумал, что сумеет полюбить еще раз. Но любовь к княгине Р., исказившая всю жизнь, давно потускнела в его душе. А вот другая...
Он понял, чем это было, лишь когда Базаров умер. Известие, принесенное побледневшим Аркадием, оглушило его. Разумеется, Павел Петрович сохранял маску ледяной вежливости перед семьей, но дрожание рук выдало его. Не ответив на обеспокоенный взгляд брата, он предпочел удалиться в свои комнаты. И вот тогда, когда претворяться больше не было смысла, он и признался себе в тех чувствах.
Сначала аристократу казалось, что Базаров, подчеркнуто грубый, отрицающий все истинное в жизни, вызывает только презрение, смешанное с изрядной долей раздражения. Потом Павел Петрович возненавидел его за собственные ошибки, допущенные в многочисленных спорах. Кирсанов так и не понял, когда именно в эти отношения закралось что-то иное, но отчетливо помнил момент, в который должен был обо всем догадаться.
Тогда он видел, как Базаров наклонился к губам Фенечки. Он и раньше замечал взаимное притяжение, связавшее их, а потому неосознанно следил за ней. И в то мгновение, став невольным свидетелем поцелуя, Павел Петрович почувствовал с необычайной ясностью, что лишается чего-то необходимого. Ненависть к Базарову проснулась незамедлительно: кого же еще можно было винить в происходившем?
Нужно было суметь понять, что именно Базаров - необходимое. Тогда бы все сложилось иначе и, несомненно, лучше.
Павел Петрович встал из-за стола и прошелся несколько раз по комнате, желая выкинуть из головы мысли о потерянном.
Как просто оказалось убедить себя в любви к Фенечке! Как легко было перенести ревность с Базарова на нее! К тому же, ее лицо действительно обладало сходством с лицом Нелли. А Базаров? Мало того, что он был мужчиной, он был еще и полной ее противоположностью. Сильная воля, необыкновенная цельность характера, тонкий ум, внешняя простота вкупе с непрекращающейся ни на минуту внутренней работой - это было совершенно не похоже на ту, роковую любовь Павла Петровича.
А потом - дуэль. Ему до сих пор было стыдно за свой глупый, заносчивый вызов. Но тогда казалось невозможным поступить иначе. Ненависть захлестывала, перемешиваясь с острой, жалящей ревностью и подсознательным ощущением, что это должно как можно скорее закончиться, что нужно разрубить Гродиев узел эмоций прежде, чем произойдет непоправимое. Что именно, Кирсанов не знал и сейчас, когда обрел способность здраво оценивать и анализировать свои прежние поступки. Но он знал: продолжать находиться рядом с Базаровом было опасно.
Почему Базаров, несмотря на свое отношение к дуэли, все же согласился на нее, Павел Петрович не понимал. Его ирония и ехидство, полное пренебрежение к возможности собственной смерти бесили Кирсанова. И когда он говорил, что намерен драться серьезно, то имел в виду именно это. И когда щурился, старательно целясь, и когда настаивал на продолжении дуэли - тоже.
Но был он искренен и в тот момент, когда назвал Базарова благородным, тут же поправившись, впрочем, что являлся он таким только сегодня. Что значили те слова? Конечно, они были верны и объективны; конечно, поправка уничтожила весь эффект комплимента - но все же...
А когда Базаров уехал? Павел Петрович досадливо поморщился: уж тогда-то он обязан был догадаться, что не просто так кольнула его сердце странная боль, что не уязвленное самолюбие в нем говорит и не тоска скорого бесповоротного отказа от Фенечки! Но нет, он не мог не то что признать - разгадать свои чувства. И поэтому сейчас к глухой тоске примешивалась досада в очередной раз уязвленного самолюбия и застарелая, так и не выветрившаяся ненависть.
После смерти Базарова и признания себе в своих чувствах Павел Петрович не мог больше оставаться в Марьино. Каждая комната здесь хранила память о его присутствии, невозможно было не вспонить о нем, заходя в столовую или прогуливаясь возле беседки. Тянуло съездить на могилу, но Кирсанов упорно отказывал себе в этом. Ему казалось, что это будет крушением всего, финальным аккордом, последней точкой романа. Потому он и уехал в Дрезден: нужно было сбежать от искушения и от воспоминаний.
Павел Петрович снова бросил взгляд на письмо. Ностальгия охватывала его все сильнее.
Поправив и без того безукоризненно сидящий клетчатый пиджак, он вышел из комнаты и приказал подавать экипаж. Театр был совсем близко, он еще успевал на премьеру. Сбежать от себя не удастся, конечно, но, может, получится отвлечься светскими беседами и прекрасной игрой актеров. Пусть лучше мысли вернутся вечером, когда Павел Петрович, стоя перед иконой, будет молиться за упокой грешной, ненавистной, любимой души Базарова.
]
Пейринг: Базаров/Павел Петрович
Размер: мини
Рейтинг: G
читать дальше
На Дрезден опускался свежий июльский вечер. Быть может, ровно год назад он впервые увидел... А может, и нет: Павел Петрович не помнил дату того дня.
Мимо окна с шумом проехал чей-то экипаж. Через полчаса начиналась долгожданная премьера в театре, на которую Кирсанов тоже поехал бы, если б овладевший им сплин не помешал планам.
Письмо от брата белело на письменном столе. И Николай Петрович, и Аркадий были, казалось, счастливы в своей новой жизни. От листа, исписанного аккуратным почерком, веяло теплом и покоем. А еще оно напиминало о Марьино. А Марьино напоминало о...
Павел Петрович никогда бы не подумал, что сумеет полюбить еще раз. Но любовь к княгине Р., исказившая всю жизнь, давно потускнела в его душе. А вот другая...
Он понял, чем это было, лишь когда Базаров умер. Известие, принесенное побледневшим Аркадием, оглушило его. Разумеется, Павел Петрович сохранял маску ледяной вежливости перед семьей, но дрожание рук выдало его. Не ответив на обеспокоенный взгляд брата, он предпочел удалиться в свои комнаты. И вот тогда, когда претворяться больше не было смысла, он и признался себе в тех чувствах.
Сначала аристократу казалось, что Базаров, подчеркнуто грубый, отрицающий все истинное в жизни, вызывает только презрение, смешанное с изрядной долей раздражения. Потом Павел Петрович возненавидел его за собственные ошибки, допущенные в многочисленных спорах. Кирсанов так и не понял, когда именно в эти отношения закралось что-то иное, но отчетливо помнил момент, в который должен был обо всем догадаться.
Тогда он видел, как Базаров наклонился к губам Фенечки. Он и раньше замечал взаимное притяжение, связавшее их, а потому неосознанно следил за ней. И в то мгновение, став невольным свидетелем поцелуя, Павел Петрович почувствовал с необычайной ясностью, что лишается чего-то необходимого. Ненависть к Базарову проснулась незамедлительно: кого же еще можно было винить в происходившем?
Нужно было суметь понять, что именно Базаров - необходимое. Тогда бы все сложилось иначе и, несомненно, лучше.
Павел Петрович встал из-за стола и прошелся несколько раз по комнате, желая выкинуть из головы мысли о потерянном.
Как просто оказалось убедить себя в любви к Фенечке! Как легко было перенести ревность с Базарова на нее! К тому же, ее лицо действительно обладало сходством с лицом Нелли. А Базаров? Мало того, что он был мужчиной, он был еще и полной ее противоположностью. Сильная воля, необыкновенная цельность характера, тонкий ум, внешняя простота вкупе с непрекращающейся ни на минуту внутренней работой - это было совершенно не похоже на ту, роковую любовь Павла Петровича.
А потом - дуэль. Ему до сих пор было стыдно за свой глупый, заносчивый вызов. Но тогда казалось невозможным поступить иначе. Ненависть захлестывала, перемешиваясь с острой, жалящей ревностью и подсознательным ощущением, что это должно как можно скорее закончиться, что нужно разрубить Гродиев узел эмоций прежде, чем произойдет непоправимое. Что именно, Кирсанов не знал и сейчас, когда обрел способность здраво оценивать и анализировать свои прежние поступки. Но он знал: продолжать находиться рядом с Базаровом было опасно.
Почему Базаров, несмотря на свое отношение к дуэли, все же согласился на нее, Павел Петрович не понимал. Его ирония и ехидство, полное пренебрежение к возможности собственной смерти бесили Кирсанова. И когда он говорил, что намерен драться серьезно, то имел в виду именно это. И когда щурился, старательно целясь, и когда настаивал на продолжении дуэли - тоже.
Но был он искренен и в тот момент, когда назвал Базарова благородным, тут же поправившись, впрочем, что являлся он таким только сегодня. Что значили те слова? Конечно, они были верны и объективны; конечно, поправка уничтожила весь эффект комплимента - но все же...
А когда Базаров уехал? Павел Петрович досадливо поморщился: уж тогда-то он обязан был догадаться, что не просто так кольнула его сердце странная боль, что не уязвленное самолюбие в нем говорит и не тоска скорого бесповоротного отказа от Фенечки! Но нет, он не мог не то что признать - разгадать свои чувства. И поэтому сейчас к глухой тоске примешивалась досада в очередной раз уязвленного самолюбия и застарелая, так и не выветрившаяся ненависть.
После смерти Базарова и признания себе в своих чувствах Павел Петрович не мог больше оставаться в Марьино. Каждая комната здесь хранила память о его присутствии, невозможно было не вспонить о нем, заходя в столовую или прогуливаясь возле беседки. Тянуло съездить на могилу, но Кирсанов упорно отказывал себе в этом. Ему казалось, что это будет крушением всего, финальным аккордом, последней точкой романа. Потому он и уехал в Дрезден: нужно было сбежать от искушения и от воспоминаний.
Павел Петрович снова бросил взгляд на письмо. Ностальгия охватывала его все сильнее.
Поправив и без того безукоризненно сидящий клетчатый пиджак, он вышел из комнаты и приказал подавать экипаж. Театр был совсем близко, он еще успевал на премьеру. Сбежать от себя не удастся, конечно, но, может, получится отвлечься светскими беседами и прекрасной игрой актеров. Пусть лучше мысли вернутся вечером, когда Павел Петрович, стоя перед иконой, будет молиться за упокой грешной, ненавистной, любимой души Базарова.
]
@темы: классическое